Борис Баркас

«Судьба людей швыряет, как котят», - написал Владимир Высоцкий. Точнее не скажешь. Из грязи – в князи, потом снова в грязь, нередко даже лицом. И брызги во все стороны – так, что друзья испуганно отшатываются: как бы не запачкаться!

Вот история талантливого человека, которому не хватило всего нескольких ступенек до вершины славы – судьба-злодейка выбила лестницу из-под ног. Этот человек, считает Александр Градский, создал Пугачеву-певицу такой, какой мы привыкли видеть ее на сцене: актрисой, трагиком с мятущейся душой и смехом сквозь слезы.

Что это за человек? Режиссер, сценограф? Нет, просто поэт, причем, увы, не самый известный. Тогда в чем его заслуга?

В том, что он написал для Аллы Пугачевой текст одной-единственной песни. Но какой! Той, что в одночасье превратила талантливую солистку вокально-инструментального ансамбля в звезду международного масштаба.

- Пугачеву, без сомнения, сформировал текст «Арлекино», - говорит Градский. - Образ шута, рыжей клоунессы – это все есть в песне. Я знаю болгарский оригинал, там нет даже намека на конфликт клоуна и жизни. А в нашем, русском, варианте - драма, даже трагедия человека, которую блестяще сыграла на фестивале «Золотой Орфей» Алла. Поэтическое семя упало на благодатную почву, этот образ-находка стал эксплуатироваться ею на протяжении долгих лет.

В то время как в начале июля Алла Пугачева на Первом всероссийском конкурсе молодых исполнителей «Пять звезд» в Сочи помпезно отмечала 30-летие судьбоносной песни «Арлекино», немногочисленные друзья Бориса Баркаса, автора ее русского текста, задавались тревожным вопросом: что с ним и жив ли он вообще?

В том, что Борис не поднимает бокал с шампанским в богемной сочинской тусовке, никто из его знакомых не сомневался. Не было Бориса и на проходившем несколькими днями раньше в Москве концерте возродившегося «Автографа» - группы, к творчеству которой также приложил руку одаренный поэт. «А где, кстати, сейчас Баркас?», - вспомнил кто-то из VIP-гостей концерта. В ответ пожатие плечами: да кто же его знает! Обитает где-то за городом. Вроде бы пьет. Ни адреса, ни телефона. И сам никому не звонит.

Исчез. Ни слуху, ни духу. И даже пожелай Пугачева пригласить поэта в Сочи, на празднование Е Г О песни, Баркаса вряд ли отыскали бы.

Последний раз я видел Бориса Баркаса лет пять назад. Договорились об интервью, он приехал в редакцию, где я тогда работал, но, поскольку я опаздывал и не успел оформить пропуск, Борис расположился на скамье у входа. По жаре разомлел и прикорнул. Кто-то из руководства газеты поинтересовался: что, мол, за синяк? «Да это к Игорю, - объяснил охранник, - поэт на интервью». «Такие к Игорю не ходят, - поморщилось начальство. – Убрать!». И поэта прогнали, как назойливого бродягу.

Все-таки успев его разыскать и рассыпавшись в извинениях, я сразу понял причину начальственного гнева. Борис выглядел неважно. Несвежая футболка, мятые джинсы, стоптанные сандалии. От былых белоснежных брюк, которыми он любил выделяться в серой толпе, осталась лишь память. «Проблемы, старик…», - невесело усмехнулся он. Догадаться было нетрудно: безденежье - хроническая социальная болезнь, преследовавшая его в последние годы. «Отца недавно похоронил, - вздохнул он, когда мы сели за стол. – Знаешь, сколько сейчас похороны стоят? А через десять дней умерла подруга. Идем по улице – и она замертво падает к моим ногам. Денег нет, квартиры нет…». «Где же ты живешь?». «Знакомые пустили на свою дачу. Но писать продолжаю. Почти готова рок-опера, сегодня буду показывать текст…».

Судя по всему, рок-опера о тамплиерах «не покатила»: то ли жанр оказался невостребованным, то ли не нашлось денег на постановку. А других больших проектов (читай: средств к существованию) у Бориса не было.

Но это теперь, а раньше….

Однажды судьба смилостивилась и показала ему, Поэту с большой буквы, чего он на самом деле стоит. В 1975 году Павел Слободкин, руководитель «Веселых ребят», где пела в то время Алла Пугачева, привел к ней молодого поэта, который сочинял тексты полуподпольным рок-исполнителям. Певица готовилась к заграничному дебюту, фестивалю «Золотой Орфей». По условиям конкурса требовалось исполнить одну болгарскую песню. Пугачева выбрала «Арлекино» Эмила Димитрова, но ни один из предложенных переводов ее не вдохновлял. А этот скромно одетый молодой человек в очках с толстыми линзами и с редкой фамилией Баркас предложил: «Давайте, я попробую». Сел в уголке и застрочил в блокноте: «По острым иглам яркого огня…».

После триумфа «Арлекино» его жизнь резко изменилась. Песню крутили по радио и ТВ, пели в ресторанах, а автор текста получал законные отчисления. Суммы ошеломляли. Борис спешил засвидетельствовать свою «успешность» - ежедневно щедро поил друзей и малознакомых людей. Друзей становилось больше, но деньги не кончались. Вдобавок у него приобрели четыре песни для кинокомедии «Афоня». «Во поперло!», - захлебывался он счастьем признанного наконец-то автора. «В очередной раз с толпой знакомых зашел в винный магазин, чтобы потом отправиться к какому-то Славке, - вспоминал Боря свои бесшабашные приключения. – Когда загрузились, кто-то сообразил: «Славка же ни водку, ни портвейн не пьет, только одеколон!». Да ради бога! Потопали в парфюмерный. Одеколона там – глаза разбегаются: «Гвоздика», «Ландыш», «Фиалка», «Турнепс»… Взяли по паре каждого. Выходим, а продавщица вдогонку: «А закуску?» - и показывает на прилавок. Под стеклом круглые картонные коробки с теми же названиями – пудра. Пришлось взять…».

Судьба ему недвусмысленно подмигивала, словно намекая, что для высшего общества допущенных к корыту он все равно чужой. На первом тираже пластинки с «Арлекино» ошибочно автором текста был указан Илья Резник. И первые гонорары отправили ему. Возмущенный (авторством – не деньгами!) Боря отправился на фирму «Мелодия» к начальнику отдела этикеток. На вопли поэта тот флегматично заметил: «Напрасно вы так. Вот мы недавно пластинку Окуджавы по ошибке под другой фамилией выпустили, а мэтр даже не позвонил. Берите пример!». И добавил: тираж этот пробный, а выйдет основной - там все будет как надо.

И действительно, тираж вышел. С исправлением: «…автор текста – Борис Барнос».

Борис, упивавшийся славой и деньгами, щеголяющий белоснежными пижонскими брюками, ругаться уже не стал.

Он и правда был поэт «ненастоящий», как тогда говорили - «самодеятельный». От Бога, не от Бога – неважно, мерилами таланта в ту пору были диплом Литературного института, членство в союзе писателей или авторство произведений патриотической тематики. С остальным – милости просим в литературный кружок дома культуры. По образованию биохимик, к защите докторской диссертации на тему «Топологический анализ строения головок Т-четных бактериофагов» Баркас был допущен на негласных условиях: чтобы после защиты духу его, «стиляги», в науке не было! Договор был честно выполнен: ни одного голоса «против» - и заявление «по собственному» со стороны новоиспеченного ученого. После защиты Баркас раздарил членам госкомиссии и оппонентам два десятка только что вышедших пластинок «Арлекино» и другие». Все были довольны.

Как ученый он мог бы зарабатывать гораздо больше, получать деньги регулярнее. Тем не менее кандидат наук Баркас сделал ставку не на ученых, а на капризную поэтическую музу. Рубикон был перейден.

К Алле Пугачевой он не шел - летел с новыми надеждами, нисколько не сомневаясь в успехе дальнейшего сотрудничества. Положил перед ней листочки с новыми текстами и неожиданно получил отказ: «Это все очень хорошо, но… не мое». «Как?! Почему?!». Она была неприступна: «Это не то, что я хотела бы петь, извини!». Звезда уже жила в образе, подсказанном Арлекино, а другие стихи Бориса с ним не сочетались.

Тем временем мощный гонорарный поток стремительно иссякал. Считавший, что оглушительный материальный успех теперь-то уж навсегда, Борис ничего из заработанного не отложил. Пришлось устраиваться экскурсоводом в павильон ВДНХ «Строительство» на Фрунзенской набережной. Минимальная по тем временам зарплата 62 рубля 50 копеек была словно насмешкой для вчерашнего богача.

В квартале от павильона живет его старая приятельница по рок-тусовке Маргарина Пушкина, пишущая, тексты музыкантам. Нередко – в соавторстве с ним. И все успехи и неудачи Бориса проходят на ее глазах.

Кормиться с неофициальных концертов – дело ненадежное. К тому же в застойные годы, когда рок приравняли к идеологической диверсии и начали борьбу с ним, фамилия Баркас попала в список враждебных авторов и исполнителей. «Ты представляешь, - делился нежданной радостью Боря, - я там по алфавиту рядом с ансамблем «Битлз»! Такая честь!».

Чтобы не умереть с голоду, он пристроился писать сценарии для «Спокойной ночи, малыши!». Их у него охотно покупали – титров в телепередаче нет, так что «враждебная» фамилия фигурировала только в платежной ведомости. Он придумал новый персонаж – ворону Каркушу. Запатентовать имя, понятно, не догадался, так что владельцам одноименного кафе у Курского вокзала платить за красивое название пока некому.

Но мощно владеющая нокаутом судьба подстерегла Борю и на телевидении. Одну из передач по его сценарию выпустили на 7 ноября, главный праздник страны. В ней трудолюбивый Степашка строил башню, а тунеядец Хрюша, завидуя, то и дело вытаскивал нижний кубик. Падая, башня била поросенка по голове.

Наутро Бориса разбудил телефонный звонок. Заикаясь и давясь словами, редактор сообщил, что всех создателей передачи вызывает председатель Гостелерадио: «Шьет антисоветскую пропаганду». Оказалось, Степашка водрузил на башню красный флажок – революционный праздник все-таки. Ну, а подлый анитисоветчик Хрюша на глазах многомиллионной идеологически неустойчивой малышни символ несокрушимой советской власти разрушал…

Баркасу пришлось оставить хлебную детскую драматургию. На заработки он ненадолго уехал в Таллин, где дышалось чуть свободнее и где эстонским рок-группам вменялось в обязанность включать в репертуар песни на русском языке.

Я, помню, удивился, когда встретил Бориса в пивном ресторанчике в центре Таллина. Он сидел за столиком в одиночестве, хотя и в компании длинноволосых музыкантов. Баркас объяснил, что оказался здесь как нельзя кстати: вы хочете песен с русскими текстами? Их есть у меня! Правда, исполнять песни на его стихи за пределами республики запрещалось. «Но хоть что-то! В Москве у меня и этого давно нет…». Но потом признался: здешние ребята плоховато знают язык, приходится объяснять смысл едва ли не каждой строфы текста. А главное, в столице его песни худо-бедно исполняют, а на выезде, на периферии – только свои, по-эстонски. «И никакого, понимаешь, партийного или комсомольского контроля! Пой, что хочешь…».

Баркас понимал, что прямой заинтересованности в его поэзии здесь нет и, скорее всего, не будет. При всем уважении смотрели на него, как на комиссара, выполняющего унизительные директивы министерства культуры, ЦК компартии Эстонии. И бесполезно объяснять, что он чуть ли не изгнанник из Москвы. Борис просто другой.

Когда Горбачев даровал народу гласность и все стали выплескивать на бумагу самое заветное, Борис – парадокс! – писал либретто «без слов» для Театра ледовых миниатюр. А с наступлением эпохи плюрализма вместе с двумя друзьями организовал малюсенькое издательство «КУБ», первым делом выпустив русский перевод Корана. Держа в руках еще липкий от клея сигнальный экземпляр, Баркас с гордостью заявил коллегам: «Вот теперь я понял, что такое настоящий плюрализм. Это когда три еврея в православной стране двухмиллионным тиражом издают мусульманскую святыню».

Издательское дело не принесло ощутимых дивидендов. Деньги стремительно обесценивались. Еще быстрее обесценивалась поэзия. В эстрадную «струю» попасть не получалось: на сцена голосила про «два кусочека колбаски». Даже известным поэтам жилось несладко – что же говорить о забытом всеми авторе единственного всесоюзного хита и десятков великолепных, но в большинстве своем так и не востребованных стихотворений!

Здоровое самолюбие на фоне полосы неудач вывело Бориса из привычного круга общения. Вдобавок неурядицы с семьей, с жильем, с работой… Осталась поэзия – для себя, для немногочисленных ценителей. На интернет-сайте Стихи.ру - несколько его произведений. Последняя запись сделана 17 мая. В июне он еще звонил своим московским друзьям – супружеской чете М., одним из немногих, с кем Борис до последнего времени поддерживал отношения. Но полтора месяца назад, когда песни Баркаса снова зазвучали перед огромной аудиторией, звонки от него вдруг прекратились. «Мы не знаем, где он и что с ним, - говорят друзья. – Такое длительное молчание впервые. Боря всегда объявлялся, в любом состоянии. Не так давно нам звонили из «Мосфильма», хотели вставить в картину одну его песню. Он словно почувствовал, сам позвонил, и мы его обрадовали. Ему даже какие-то деньги заплатили. А теперь он исчез. Наверняка произошло что-нибудь нехорошее. В голову лезут страшные мысли…».

Рита Пушкина о своем бывшем соавторе отзывается очень тепло.

- «Полночь в Москве. Роскошно в Москве буддийское лето», - пожалуй, именно эти строки Осипа Мандельштама каким-то образом действовали на непоседливого Баркаса магически. Произнося их, поэт-студент застывал на месте, блаженно закатывал глаза и причмокивал от удовольствия: «Буддийское лето… Как сказано, а?». И всей своей жизнью он растворился в этом образе, придуманном Гением, заблудился в садах с листвой шафраного цвета, но успел-таки зажечь Звезду на песенном небосклоне. Превратив с помощью слов нехитрую попсовую песенку в трагедию, достойную пера Шекспира… Необласканный властью – как настоящий Поэт, беседующий с духами Сократа и Овидия – как истинный Поэт, забытый теми, кто обязан ему своей сытой жизнью, выставленной на показ жаждущей вечного хлеба и вечных зрелищ публике. Как и подобает родившемуся Поэтом. Он мечтал и, надеюсь, мечтает объять необъятное – как и дОлжно делать тому, кого рокеры называют «true» - подлинный, настоящий до самой последней косточки, до самого тоненького нерва. Найти сокровища тамплиеров, воссоздать на сцене замок Монсегюр. «Но это ли нужно России?» - спросите вы. А вообще, нужны ли России настоящие, без дешевого ерничества, пошлости и подхалимажа, поэты? Седовласые Мэтры Стиха старательно учат быть поэтами и поэтессами амбициозных барышень и вьюношей – стОящих можно пересчитать по пальцам одной руки. Баркас – это сжатый кулак забредшего на огонек буддийского монаха. Монах разжимает кулак – и смятый цветок любимого борькиного гладиолуса превращается в бабочку, шепчущую отнюдь не голосом А. Пугачевой текст трагического «Арлекино». «Я Гамлета в безумии страстей который год играю для себя…».

Александру Градскому, своему большому приятелю в течение длительного времени, Борис посвятил пронзительное стихотворение «Скоморох».

- Я бы очень хотел снова увидеть Борю в том качестве, в каком он был тогда, - говорит маэстро. - Не люблю людей, которые меняются и уже не вспоминают себя самого. Да, жизнь тяжела и неуютна, но Борису надо постараться вернуться к прежней жизни.

***

Московский поэт Борис Баркас, известный авторством песни «Арлекино», которая в одночасье прославила восходящую звезду эстрады Аллу Пугачеву, похоже, навсегда порвал не только с миром популярной музыки, но и с родными и друзьями. Мы уже писали о том, что замечательный поэт, сочинявший тексты песен ведущим исполнителям, «ушел по-английски», уехав из Москвы и поселившись где-то загородом. В последнее время он, по-видимому, бомжевал – чужие люди его не раз видели в скверике у Белорусского вокзала.

Причина молчаливого ухода – творческая невостребованность и череда семейных трагедий. К сожалению, никто из бывших друзей-артистов не сразу заметил, что Борис «выпал из тусовки». А потом его потеряли из виду даже те, к кому он изредка обращался за помощью. Теперь они опасаются, что с Баркасом случилось что-нибудь страшное под воздействием стресса после того, как минувшим летом в Сочи без него, одного из главных, по сути, виновников события, широко отпраздновали 30-летие международного хита «Арлекино».

Через несколько дней после публикации о том, что поэт жив, в редакцию «С.-И.» позвонила дочь Бориса Баркаса Майя. «Не про твоего ли потерявшегося отца здесь пишут?» - накануне протянула ей газету сослуживица. Майя прочитала – и сердце бешено заколотилось. «Спасибо, что написали о нем, - давясь слезами, говорила нам Майя. – Я уже оставила надежду увидеть папу. Теперь буду его искать.

А совсем недавно Бориса Баркаса встретил его старый знакомый певец Крис Кельми. Он заехал в Российское авторское общество и нос к носу столкнулся с Борисом, который пришел туда в надежде получить авторские отчисления от снова исполнявшегося на радио и ТВ «Арлекино». Вид старого приятеля потряс Криса: перед ним стоял человек, словно живущий в лесу.

«Я, наверное, оказался одним из немногих, кто не читал вашу публикацию о Боре, - сказал Крис Кельми. – Поэтому о его бомжевании ничего не знал и из вежливости не стал расспрашивать, отчего Баркас так непрезентабельно одет. Но, чувствуя, что он не в самой лучшей форме, оставил ему номера своих телефонов – мало ли что! Может, еще позвонит?».

Да нет, не позвонит. Человек, нашедший в себе силы гордо порвать с прошлым, с друзьями, с той жизнью, на которую он возлагал столько надежд и которая подло подставила ему ногу, не станет просить помощи у более благополучных коллег. Слава богу, песни вроде «Арлекино», живут долго. Значит, поэту еще не раз перепадет кое-что с барского стола. На шампанское, наверное, не хватит, а куском хлеба былая слава его обеспечит. Но так всегда бывает: одному вершки, другому - корешки.

***

Буквально на днях, когда материал уже был готов к публикации, выяснилось, что Борис жив! Его матери, Ирине Борисовне, доставили повестку из Тверского районного суда – сына вызывали на заседание 1 сентября в качестве свидетеля. Поскольку Бориса она не видела давно и связь с ним не поддерживает, в суд поехал корреспондент «СПИД-инфо». И вот что удалось узнать.

8 июня в скверике у Белорусского вокзала бомж, уголовник со стажем, размахивая горлышком разбитой бутылки, набросился на группу молодых людей. Его скрутили и доставили в милицию. Борис как свидетель инцидента вызвался дать показания и дважды приходил к следователю. «Такое сегодня редко встретишь, - сказали в суде ребята. – Обычно всем на все наплевать, а тут такое благородство!». Вопрос, как выглядел Борис Баркас, их немного смутил: как будто интеллигентного человека загримировали под антисоциального элемента. «Но он был трезвый». «А я его видел после этого, - вдруг вспомнил один из потерпевших. – Он сидел там же, на скамейке, и читал, кажется, «МК». Когда же это было? 13 июля».

13 июля «Московский комсомолец» на первой полосе напечатал отчет о праздновании в Сочи песни «Арлекино». Ее соавтор, человек без каких-либо перспектив и крыши над головой, нерегулярно и, конечно, плохо питающийся, сидел в бомжовом скверике и читал про пир на весь мир…

Игорь ЗАЙЦЕВ

осень 2005 г.
для газеты "СПИД-инфо"