Сергей Мазаев: Надо не врать самому себе
и постоянно загонять свою лень в угол

Сергей Николаевич: Здравствуйте. Это программа "Культурный обмен" на Общественном телевидении России. С вами Сергей Николаевич. Сегодня мы будем говорить о музыке, о самых неожиданных пересечениях классики, джаза, рок-н-ролла и поп-музыки. Все это входит в круг художественных интересов нашего гостя, лидера группы "Моральный кодекс", заслуженного артиста России Сергея Мазаева.

Сергей Мазаев. Музыкант, певец, актер, композитор, аранжировщик и продюсер. Заслуженный артист России. Окончил музыкальное училище имени Ипполитова-Иванова по классу кларнета и экономический факультет МГУ. В 1980-х работал в группе "Автограф". С 1989 года является бессменным лидером группы "Моральный кодекс". Параллельно с этим участвует в различных проектах с известными музыкантами и исполнителями. В 2011 году стал основателем и художественным руководителем эстрадного оркестра Сергея Мазаева. А несколько лет назад организовал еще и струнный квинтет.

С.Н.: Здравствуйте, Сергей.

С.М.: Здравствуйте, Сергей. Здравствуйте, уважаемые телезрители.

С.Н.: Хотел спросить. В вашей жизни всегда было столько музыки самой разной. И все-таки в какой-то момент ты принимаешь решение, что будешь заниматься этим профессионально. Это же довольно сложный такой момент. И вряд ли все музыканты в осознанном возрасте принимают это решение. Как правило, за них эти решения принимают их мамы. А как вы к этому пришли?

С.М.: Как-то постепенно.

С.Н.: Все-таки не сразу?

С.М.: После 10 класса я поступил не в Физтех, а в музыкальное училище, хотя закончил математическую школу. Такие были у меня учители, что они настолько меня увлекли этим, что я ничего более интересного вокруг не видел. И перспектива быть солистом оркестра Большого театра или какого-нибудь еще оркестра для меня была очень радужной реально. Я тем более в 16 лет, учась на кларнете, участвовал в московском конкурсе среди музыкальных школ и занял там 1 место. Я играл концертино Вебера. Я его до сих пор играю.

С.Н.: Я знаю, что в каких-то интервью вы рассказывали, что требовался горнист в школе.

С.М.: Изначально да. Я был музыкальным мальчиком. Я просто сейчас уже помню, что я пел всегда, точно попадал.

С.Н.: Попадал в ноты всегда.

С.М.: Да. И очень любил петь. И у меня мама голосистая очень.

С.Н.: Она же в хоре пела, да?

С.М.: Тоже в детстве незначительное количество лет. Но она очень голосистая, и очень красивый звук у мамы был. Она говорит, что и у папы (я его не знал) тоже был хороший голос.

С.Н.: То есть некая наследственность имела место быть?

С.М.: Наверное. Но у нас была первая учительница Галина Бадьянова, которая имела музыкальное образование. Она играла на фортепиано. Она дирижерско-хоровое отделение закончила.

С.Н.: То есть это то, что раньше называлось "уроки пения"?

С.М.: Она была нашей классной руководительницей. В 1 классе учительница учит всему – и математике, и русскому. И она играла с нами в конце каждого дня, разучивала песни.

С.Н.: По одной песне в день?

С.М.: Не то, что в день. Но, я помню, очень часто. Я ее помню за фортепиано. Я помню, как мы поем всем классом. Причем, с удовольствием. Потом, когда мы стали пионерами, мы стали еще отрядом имени Аркадия Гайдара. Мы все знали про Гайдара. И потом я не познакомился, но я был поклонником Егора Тимуровича Гайдара.

С.Н.: И даже каким-то образом пересеклась еще судьба вашего сына?

С.М.: Да. Он все-таки стал ученым-экономистом. Он работал. И к нам пришла старшая пионервожатая и сказала, что в этом году заканчивают школу горнист и барабанщик, нам нужны новые. Я вызвался. И меня отправили в дом пионеров. И там произошла еще одна эпохальная для меня встреча с руководителем этого кружка, духовой оркестр дом пионеров Дзержинского района – Даниил Матвеевич Черток. Такое имя я впервые в жизни, первый и последний раз встречал. Черток – это известная фамилия, известный физик-ракетчик был Борис Черток. Но это его однофамилец. Они не родственники.

И этот человек настолько создал такую атмосферу в оркестре, что для нас это было просто счастье.

С.Н.: А вот флейта. Все-таки он достаточно музыкальный инструмент не самый любимый, по крайней мере, широким кругом музыкантов.

С.М.: Зачем говорить о широком круге? Я начал играть на кларнете. Я вообще кларнетист. И как раз когда я научился играть на горне, я сказал: "Даниил Матвеевич, я бы хотел в оркестре на трубе у вас тоже учиться и остаться". Он говорит: "У нас очень много трубачей. Если кларнет возьмешь, тогда мы тебя оставим в оркестре". Я, естественно, хотел остаться в оркестре.

С.Н.: А то, что касается советской эстрады, все-таки она занимает довольно большое место в вашей жизни.

С.М.: Меня туда затянуло. Мы, конечно, с Игорем Матвиенко, когда познакомились, поступив в училище. И мы, естественно, были поклонниками такого арт-рока. В то время было очень много интересной новой музыки, конец 1970-х годов. И он был таким рок-пианистом. Потому что тоже у нас органов и синтезаторов не было. Они играли вместе с Георгием Агачевым дуэтом. И, конечно, нам это казалось просто сверхкрутым… каким-то. И как-то мы сдружились. И потом, когда я уже пришел из армии и поступил в МГУ, я Игоря подтянул, мы создали джазовый квартет экономического факультета. И у меня было желание. Я вроде как бросил музыку, стал учиться в университете. Но я не выдержал без музыки, начал что-то предпринимать, мы начали что-то делать. И постепенно познакомился с Сергеем Поповым, Игорем Матвиенко. Мы собрались в команду… потом она стала называться группой Добрынина, когда мы познакомились с Добрынином. Названия у нас так и не было.

С.Н.: С каким ощущением вы сейчас вспоминаете все это время? Вот эти 1970-1980-е годы?

С.М.: С чувством светлой благодарности. Конечно. Это зависит от человека, что он берет из того, что ему предложено ситуацией.

С.Н.: По чему-то скучаете из того времени?

С.М.: Нет. Это, во-первых, бессмысленно.

С.Н.: Чего-то не хватает?

С.М.: Музыка и сейчас есть. Что по ней скучать? Если вам нравится, играйте. Почему ее все треплют, как хотят? Я бы побережнее относился.

С.Н.: К вечным песням, да?

С.М.: Сейчас это стало видно. Настоящие музыканты понимают, что все равно за ними будущее. То есть они делают очень качественные аранжировки. И вся эта мишура, которой лишь бы выскочить в экран как можно скорее, она быстро пролетает.

С.Н.: С чем, вам кажется, связан сильный ностальгический тренд, который существует в нашей эстраде и вообще существует в жизни?

С.М.: Нет. Это не в эстраде. Это в стране. Потому что у нас не решена проблема с частной собственностью. У нас нет частной собственности реально фундаментальной, такой, как в Англии, например. Весь мир судится там. И, исходя из этого, у нас очень зыбкая ситуация.

С.Н.: В 1991 году ваша группа называлась "Бриллиантовая рука".

С.М.: Нет. Она пыталась. В 1990 году.

С.Н.: Потому что была "Утренняя почта".

С.М.: Да. 12 июля 1990 года.

С.Н.: Вы помните этот день?

С.М.: Конечно.

С.Н.: С этого началась ваша слава.

С.М.: Как раз она не началась, потому что мы поменяли название. Но я знаю мнение многих девчонок, что они очень обратили внимание тогда на это.

С.Н.: Что это было…

С.М.: Что это было прям такое, да.

С.Н.: А почему взяли гайдаевское название?

С.М.: Мы его убрали как раз.

С.Н.: Не стали, да?

С.М.: Потому что слишком спекуляция, та, которая сейчас происходит. И это неприятно смотрится.

С.Н.: И не хотелось рифмоваться с прошлым, с той историей?

С.М.: Да. Фильм "Стиляги" тот же самый – он красивый очень, но это фильм-мечта. Этого всего не было в реальной жизни. Все было по-другому.

С.Н.: И все-таки "Моральный кодекс" – это же ваше изобретение?

С.М.: Нет, это изобретение Павла Жагуна. Он поэт. Он у нас занимался идеологическим креативом.

С.Н.: Это была какая-то красивая штучка, красивый бренд, или за этим был какой-то свой определенный концепт?

С.М.: Концепт - "Моральный кодекс строителей капитализма". Человек – сам хозяин своей судьбы, он сам выбирает, куда идет, и сам несет ответственность за все свои поступки. Вот это наша концепция.

С.Н.: В этой студии побывало очень много людей, которые эти 1990-е годы вспоминали с дрожью, гневом и печалью.

С.М.: Были потрясающие, замечательные годы. Это были годы свободы. Просто мы были дикие для нее и сами себя так вели. Но времена были потрясающие. И все основные большие капиталы, все основные ориентиры ведь люди в 1990-е годы получили. Потому что свобода – это все равно приятнее всего. Ощущение открытия и ощущение свободы – это одни из самых лучших ощущений в жизни.

С.Н.: То есть вот эти 1990-е годы вы вспоминаете с нежностью и благодарностью?

С.М.: Конечно. Просто мы немножечко мартышка и очки оказались. Но тем не менее. Если бы Егору Тимуровичу Гайдару дали быть премьер-министром еще 4-5 месяцев, я не помню, сколько он был, вы понимаете, за этот срок с такой махиной ничего сделать невозможно. У нас очень длинное прохождение сигнала так называемое.

С.Н.: И все-таки какие-то ключевые моменты этих 1990-х годов для вас какими они были? Что это были за… Это ваши выступления, это какие-то события вашей личной жизни?

С.М.: Основным был, наверное, 1989 год, когда мы с Павлом Жагуном решили, когда он пригласил меня уже в существующий коллектив, который был для других целей сначала придуман. И это было основным, конечно. Потом была встреча. Мой друг Арсен Пронин познакомил меня со швейцарским своим товарищем, художником, панком немножко, рок-н-ролльщиком Тони Вагнером. И у нас два прошли в Швейцарии, 1992-1993 год. Мы ездили на гастроли туда, выпустили туда сингл, выпустили сборник. Но это все ничем не кончилось.

С.Н.: В 1990-е вы по России много гастролировали?

С.М.: Раньше – да. Были моложе, легче на подъем. Конечно. Просто сам по себе процесс приятный. Тебя зовут – значит, тебя там хотят, тебя там любят. И, естественно, народная любовь – это один из таких моментов, который…

С.Н.: Дает и энергию…

С.М.: Конечно. К нему и стремятся все.

С.Н.: А есть какие-то регионы, города, которые вы особенно любите?

С.М.: Сейчас уже трудно сказать. Мне очень нравилось в Прибалтику ездить, в Таллин, в Ригу. Очень по Украине много гастролировали. Киев, Одесса. Это вообще фантастика. Мне очень жаль, что сейчас происходят такие события. Мы туда совсем ни ногой. Я не хочу вообще никак участвовать во всех этих разборках, потому что я в доле. Я для легкости общения говорю так. Но, конечно, на сердце тяжело. Это абсолютно мы. Хохлы, кацапы – это все одна и та же… Между нами нет никакой разницы. Украина – это очень хорошее место.

С.Н.: И все-таки центральная часть жизни была посвящена року, была посвящена…

С.М.: Основное мое достижение в жизни.

С.Н.: И все-таки при этом был кларнет, где-то еще оставалась эта классическая составляющая, то, с чего вы начинали, что вы освоили, что вы любили и любите. Как вам удавалось это совмещать?

С.М.: У меня даже не было кларнета. Вернее, у меня один красненький кларнетик есть. Я его Никите Преснякову давал в детстве учиться. Но он бросил, не стал. Потому что дедушка кларнетист. И Володя занимался на кларнете, на саксофоне в детстве.

Я за 1990-е годы, что единственное отрицательного – я очень сильно впал в зависимость от алкоголя, от тяжелого наркотика. И избавиться от него сам не смог. Пошел к врачам. В один прекрасный момент я понял, что пора завязывать, попробовать жить без него. И понял, что самому не получается. Физически просто. И начал с врачами этим заниматься. И там разные всякие направления. Там 12-шаговая система. Это все очень правильно. Это работает. Но надо замещать. Стакан выпил с утра – весь день свободен. Можно ничего не делать. Тебе и то, и это. Пошел гулять… А здесь ты трезвый, и надо чем-то заниматься. Я начал кларнет. Фитнес и кларнет. Фитнес – это для того, чтобы метаболизм улучшить. Чтобы быстрее избавиться от зависимости. Чтобы клетки скорее поделились и стали независимыми. И кларнет мне тоже в этом помог. Это очень полезно для мозга. Невероятно. Невероятно полезно, как выяснилось. Я всем рекомендую. В любом возрасте независимо ни от чего какой-нибудь инструмент начать изучать: фортепиано, аккордеон, кларнет.

С.Н.: А на скольких инструментах вы играете?

С.М.: На кларнете и на саксофоне. Знаю, как играть. Еще на нескольких инструментах. Но сказать, что я флейтист или трубач, или бас-гитарист, я не могу. Потому что рядом со мной настоящие трубачи и флейтисты.

С.Н.: То есть кларнет – это было некое ваше спасение?

С.М.: Да. Одно из спасений.

С.Н.: Это была классическая музыка?

С.М.: Я другой не знал. И мне кларнет в джазе никогда не нравился, честно признаться. Если уж джаз, то саксофон. Вот в клезмере – да. И вот этот клезмерский звук в джазе меня почему-то раздражал. Клезмер – нормально. Народное творчество – это хорошо.

С.Н.: Но совместить это в любом случае с "Моральным кодексом было невозможно"?

С.М.: Возможно. Просто у меня был "Моральный кодекс", шуба-дуба, хали-гали круглосуточно. Рок-н-ролл. Мы все-таки были модными, клубная группа. Большинство всех наших клубов, которые в 1990-е стали активно открываться, мы их открывали. Потом нам немножко не повезло с FM-вещанием. Наши все основные хиты проскочили раньше, чем появилось FM-вещание в стране. И поэтому мы традиционно не звучим на FM-станциях. Очень мало. Две популярные песни, и все. А настоящее наше лицо не в них.

С.Н.: Многие музыканты не жалуются, но констатируют, что вся музыка, легкая музыка – она такая продюсерская. Что за всем этим стоит… За этим, как правило, должен стоять или какой-то лейбл, или должен стоять продюсер.

С.М.: Если экономический успех обсуждать, тут, конечно, да. То есть должен быть замкнутый цикл. Дорого стоит произвести песню, сочинить ее. Потом ее надо продвинуть, чтоб ее люди купили, пригласили артиста на концерт. Это конечно. Это все профессия.

С.Н.: Но вы всегда не зависели…

С.М.: Почему? Мы продюсировали сами себя. Или нанимали, работали с разными продюсерами. Все равно продюсер должен быть. Без него невозможно.

С.Н.: Вы как-то в одном интервью сказали, что неожиданно для себя обнаружили, что какие-то песни Кузьмина были куплены какой-то компанией.

С.М.: Нет. Это был просто такой казус, что ли. Как бы покороче… Компания, управляющая правами, которая регулирует отношения, которая с РАО общается и прочее. Подписываешь договор с компанией – она занимается, предположим, охраной твоих песен. И вообще работает с ними. Как я это понимаю? Если я взял ваши песни, они у меня лежат под охраной. Моя задача - что охранять? Надо создавать тело авторского права. Просто строчечки и гармония – это схема песни. Песня появляется тогда, когда она звучит. Вот это и есть тело авторского права: кто поет, кто сделал аранжировку, кто записал, кто сыграл. Это целая история. И чем больше таких тел, тем больше авторы получают авторских, естественно. Потому что есть шанс, что они опять будут хитами. Как Bananarama спела песню Shocking Blue "She’s got it" спустя 15-20 лет – и она опять принесла огромные деньги авторам. Вот, мне кажется, задача этого агентства.

А я в свое время с Игорем Бутманом участвовал в создании оркестра Игоря Бутмана. Мне очень нравится Игорь Бутман сам. Мы с ним друзья. И мне очень хотелось в оркестре всю жизнь играть. Потому что я в оркестре вырос. И Бутман, виртуознейший, блестящий музыкант и авторитет среди музыкантов. Поэтому на него налепить остальных хороших музыкантов несложно. Все с удовольствием с ним играли.

И Виталий Васильевич Долгов, наш аранжировщик, царство ему небесное. Он сам из Риги родом. И привез, сделал аранжировку "На рижском взморье воздух свеж" – песня моего друга Вовы Кузьмина. И мы где-то в 1999 году записали ее. Она, по-моему, есть на моей пластинке в конце концов. И когда директор нашего юрлица, который занимается выпуском, продажей, пришел в агентство, которое охраняло эту песню... 4000 евро за право переработки. Я говорю: "Хорошо, слушай. У нас 14 песен с тобой в пластинке. Если мы за каждую заплатим…". А сколько они нам дадут тогда за эту пластинку? За сколько они выкупят? И в итоге, конечно, они отдали нам это все за какие-то символические деньги. Хотя я считаю, что в данном случае, когда человек является брендом, ему надо наоборот заплатить за то, что он спел. Сейчас эта песня существует уже с 1999 года. И крутят ее по радио, не крутят – я не знаю. Должны знать в РАО. Тоже ведь система совершенно бесполезная.

С.Н.: А что вы считаете по поводу вот этих авторских прав?

С.М.: Я все знаю, что надо.

С.Н.: Вы знаете такую систему – Shazam? Shazam – это программа, которая определяет песню, которая звучит. Я бы сделал это все очень просто, государственным, предположим, способом. Законодательно. Вот вы построили кафе, хотите торговать котлетами и кофе под музыку. В тишине вам скучновато. Вот вы берете, устанавливаете такой Shazam-счетчик, и вообще не думаете. Здесь самое главное – отрегулировать сумму, которую вы будете платить, чтобы вам было это абсолютно безболезненно для вашего бюджета, и чтоб вам было приятно даже, может быть, заплатить за то, что музыканты потом наконец-то начнут получать деньги. Вот и все. В автоматическом режиме. Есть некий портал типа iTunes. Есть эта система Shazam. Роспотребнадзор должен за этим следить. Она помещается там. Вы просто включаете музыку – и у вас автоматически капает денежка.

С.М.: Да. А на этом портале безымянно… Там у нас зарегистрировано вообще… Кто правообладатель, кто спел – там все расписано. И государство забирает свою долю – Пенсионный фонд, налог и прочее – а остальные деньги идут авторам напрямую. Вот и все, не нужна никакая компания третья, это просто воля нужна.

С.Н.: Я понимаю, да. Но то, что касается вообще этих новых технологий, которые в общем-то подорвали всю эту звукозаписывающую…

С.М.: Да не подорвали они ее. Они продвинули ее вперед настолько, что вы себе просто не представляете.

С.Н.: Но она лишила вас дохода.

С.М.: Это не она нас лишила доходов. Лишила нас доходов компания, которая сидит на Большой банной улице – давно еще, поверьте мне. Давно, очень давно они лишили нас доходов и спокойно пользовались ими всю жизнь. А что такое "совет РАО"? Кому они что советуют? Как заплатить мне или не заплатить, что ли, я не пойму? Какое они имеют право моей собственностью распоряжаться? Они должны быть мне благодарны, что я им оставил его управление и даю возможность зарабатывать, но они снимают какие-то страшные проценты за это (какие-то 70 или 80%), понимаете? То есть это рэкет обычный, это прямо жесткий рэкет, я больше никак не могу это назвать. И как вот в 1917 году была серьезная конфликтная ситуация между именно формациями общественными, понимаете? – между нашим аграрно-патриархальным обществом и новым индустриальным обществом, которое весь мир уже занимало. Именно поэтому у нас революционная ситуация и создавалась. И сейчас все общество переходит в постинформационное пространство – информация, информационное пространство. А мы до сих пор даже в индустриальном обществе не можем никак – у нас ручное управление, понимаете?
И вот эти люди сидят в РАО и даже не понимают, о чем я говорю.

С.Н.: А они… Вы пытались как-то с этим бороться?

С.М.: Я 2 года назад – я же член РАО, моя собственность (не очень большая, но очень качественная) у них в управлении - пришел и сказал им об этом: "Ребята, пойдем по домам просто, это же ваши деньги, вы все авторы тоже". Но там есть люди, которые ничего не написали и не сочинили, которые этим управляют. Есть какие-то люди с оружием с официальным, которые охраняют вход в эту организацию, где можно посмотреть, сколько я хочу там… То есть я просто стараюсь к этому не подходить, потому что это все прошлый век, это все неинтересно никак. Это наверняка все нечестно, там наверняка какая-то грязь присутствует, я не хочу вообще никакого отношения к этому иметь. Я исторически там нахожусь – и хорошо.

С.Н.: Значит, судьба такая.

С.М.: С советских дней… Нет, не судьба такая, просто я вижу, что с этими людьми бороться бесполезно. Но эти деньги, которые они получают – они сейчас откажутся от них, что ли? Это должен быть очень такой постепенный, плавный переход. Они уходят, а люди просто подсоединяются к этой системе и все. И не нужны никакие посредники.

С.Н.: Я так понимаю, что некоторое такое если не отчаяние, то некий гнев по крайней мере звучит в вашем голосе.

С.М.: Ну естественно, когда вашу собственность просто у вас отнимают.

С.Н.: Отнимают, да. С этим обстоятельством был связан ваш уход и переход в Queentet?

С.М.: Нет-нет, это любовь просто.

С.Н.: Это была любовь.

С.М.: Любовь к музыке и желание играть на кларнете со струнами.

С.Н.: Когда вот вы пришли к выводу, что вам хочется все-таки уйти вот в такой классический формат?

С.М.: Не уйти, а этого не хватает.

С.Н.: Не уйти, но как бы вот чтобы это присутствовало.

С.М.: Когда я почувствовал, что я могу. Я же начал заниматься.

С.Н.: А, то есть восстанавливать все это, да?

С.М.: Восстанавливать, да, конечно. Во всяком случае я могу уже сыграть. И даже грешным делом играл… Алексей Лундин – мой хороший товарищ очень, первая скрипка "Виртуозов Москвы" – меня, конечно, обескуражил тем, что пригласил меня на осмотр квартета. Солисты "Виртуозов Москвы" – одни из самых лучших в нашей стране, может быть, на Земле даже (они у нас в десятку входят лучших оркестрантов). Я с ними играл как солист. Ну что я испытывал? Я испытывал подъем душевный, конечно.

С.Н.: Да?

С.М.: Играли мы в Доме музыки, в… зале. Это был позор, конечно, на весь мир, но все прошло хорошо. У меня неплохой тембр у кларнета, поэтому вот это меня спасает. Мне главное не браться за произведения, которые мне не по силам.

С.Н.: А что такое "тембр кларнета"?

С.М.: Ну звучание, звук.

С.Н.: Да. Они же какой-то специальные, да? То есть они же у нас не производятся.

С.М.: Почему? У нас тоже делают.

С.Н.: Но вы что-то покупали в Англии где-то, да?

С.М.: Да. У меня были французские сначала инструменты – это на весь мир самые популярные фирмы. Там еще были Marigo, Leblanc. На французских кларнетах играли все мои старшие товарищи, когда я был мальчиком, моя мечта была об этом. А потом я уже узнал, что есть у других фирм. Я съездил к мастеру, он живет под Лондоном. И, конечно, мы счастливые люди, кларнетисты, по отношению к скрипачам: у нас персональный самый лучший кларнет стоит половину смычка хорошего, профессионального, которым играют наши настоящие, большие люди. А про скрипки и говорить нет смысла. То есть кларнет стоит, там, 3 тысячи фунтов – это 300 тысяч рублей.

С.Н.: Ну, в общем, вы занялись своим лучшим кларнетом.

С.М.: Да.

С.Н.: Вы выступили в Доме музыки и решили, что надо продолжать.

С.М.: Надо продолжать, да.

С.Н.: Продолжать действовать в том же направлении.

С.М.: Да. Анна Пашинская, моя подружка, арфистка, познакомила меня со своей подружкой Анной Ким (первая скрипка), а я уже Анну Ким попросил найти коллектив, с которым им было бы комфортно между собой находиться.

С.Н.: А какую музыку вы хотели?

С.М.: Классическую камерную музыку, которая была для этого написана. Я еще хотел назвать этот квинтет "No Electricity Orchestra", то есть мы можем просто прийти с инструментами, встать где угодно…

С.Н.: Без всяких штепселей.

С.М.: Да. Но когда начинают греметь ложками и вилками, нас не слышно сразу, понимаете. Тоже проблема.

С.Н.: Но на самом деле занять эту классическую территорию было сложно?

С.М.: Да. Мне до сих пор боязно. До сих пор такое состояние, как будто я играю академический вечер в училище и жду, переведут меня на следующий год или нет. Такое ощущение у меня есть. Оно становится все меньше и меньше, постепенно приходит спокойствие и уверенность в себе, когда произведение уже играешь 5, 7, 10 раз.

С.Н.: То есть это камерные вечера?

С.М.: Да, конечно, это к коммерции никакого отношения не имеет. Но во всяком случае на обед, на такси хватает. Мы же должны денежки тоже зарабатывать.

С.Н.: Расскажите о своих солистках.

С.М.: Первая скрипка – Анна Ким, выпускника Московской консерватории, ученица Эдуарда Грача. Работала за рубежом в нескольких коллективах. То есть это серьезные музыканты. Вторая скрипка – Анна Пасько, выпускница Гнесинки. У нее замечательный звук, мощный очень. И они красивые очень девочки. Очень красивая Анна Пасько. И она играет в группе "Китуа" (такая есть группа) и в разных ансамблях еще. Это вторая скрипка. Альт – Аня Журавлева.

С.Н.: То есть это одни девочки, да?

С.М.: Да, конечно. Мальчиков нам хватает. Аня Журавлева – выпускница Московской консерватории. Она закончила по двум специальностям: она альтистка просто и еще исполнительница аутентичной музыки, то есть на жильных струнах умеет играть – старинную барочную музыку.

С.Н.: Это жила, да?

С.М.: Да. И Оля Демина – это вообще блестящая виолончелистка. Она артистка камерного оркестра театра Грицкова стала в прошлом году, и вот с нами тоже играет.

С.Н.: Сейчас очень модная такая тенденция – вы об этом как раз упомянули – того, что называется "аутентичное исполнение". Очень много спорят по этому поводу.

С.М.: Да.

С.Н.: Это давно очень идет – с 1970-х гг.

С.М.: У нас сложнее, наверное, просто с этим. Среди музыкантов этого всего существует достаточно.

С.Н.: А сами как вы относитесь? Возможно ли это воспроизвести так, как это играли во времена Моцарта?

С.М.: Так так и играют.

С.Н.: Да?

С.М.: Да, да.

С.Н.: А это не зависит от инструмента? Это не зависит от каких-то условий?

С.М.: Зависит, да. Но вот есть у нас музыканты, есть кларнетисты, которые играют на аутентичных, на стальных кларнетах, это сейчас становится популярным. Вот Владислав Гончаров, кстати, такой удивительный энтузиаст, который начал свою мастерскую музыкальную просто в… своего общежития при консерватории, а сейчас у него небольшое, но уже такое уже очень приятное место, где я, кстати, обслуживаю свои инструменты. И я купил у него саксофон производства нашего, отечественного, очень хороший. И они выпустили наши кларнеты, русские, персональные, на которых можно играть.

С.Н.: Интересно.

С.М.: Вполне студенческий класс такой, средний отличник.

С.Н.: Вообще вы несколько раз подчеркивали в своих интервью, что "на моих девочек, на музыкантш очень приятно смотреть". Должно быть приятно смотреть.

С.М.: Конечно. Обязательно.

С.Н.: Вы считаете, это прямо непременное условие?

С.М.: Вообще на сцену должно быть приятно смотреть. Все люди, которые выходят на сцену, должны об этом знать.

С.Н.: Сразу припоминаю разные лица.

С.М.: Конечно. Закрываться за какой-то там типа своей нигилистичностью… Я не знаю, мне все равно, это мое мнение. Это мое личное мнение. Мне нравится за это Спиваков – вот его глаза, вот уровень, с которым надо выходить на сцену.

С.Н.: То есть сцена обязывает?

С.М.: Ну конечно. Это же праздник, люди пришли увидеть праздник настоящий. Праздник начинается с выхода артиста. А не то что выходит какой-то в перхоти человек и начинает гениально играть. Это надо настолько гениально играть, чтобы люди уже могли не смотреть, чтобы они не смотрели на сцену. Но это… Потому что эмоционально как человек работает – это очень…

С.Н.: А что касается оркестра Сергея Мазаева? – расскажите об этом.

С.М.: Ну это эстрадный оркестр любой музыки, я так называю. Это желание воплотить то, что просто нравилось всегда, нравится сейчас и входит в формат группы "Моральный кодекс", чтобы не мешать, не играть с ребятами как бы.

С.Н.: То есть фактически 3 направления, которыми вы занимаетесь?

С.М.: Да. Основное – это "Моральный кодекс". Это, конечно, самый высокий уровень, которого мы достигли, стали популярными, наши песни поют. Оркестр – это для дополнительного заработка. Мы сейчас пластинку делаем вторую.

С.Н.: С оркестром?

С.М.: Да. Первая пластинка вышла такая как бы… Нельзя назвать это альбомом, это сборник жанров, скажем, в которых мы можем выступать: там есть и советская песня, и фирменные какие-то произведения, и…, и Вивальди.

С.Н.: Такой сборник.

С.М.: Да. И сейчас мы сделали… Александр Мясников, наш пианист, написал аранжировки "Пристегните ремни безопасности" из репертуара группы "Автограф" (там же было много инструментальной музыки). Мы сделали "Время вперед" Свиридова тоже для нашего оркестра; сделали, значит, с моим другом и кларнетистом, моим педагогом по кларнету Игорем Федоровым – сначала мы сделали с ним Розенблатта ("Фантазии на тему Кармен") для нашего оркестра и кларнета, и вот в этом году, в этом сезоне мы сыграли с ним концерт… для кларнета и оркестра. Очень красивое произведение. Вот мы сейчас все это приступим записывать.

С.Н.: И все это сводить?

С.М.: Ну хочется записать, чтобы это было, осталось, конечно.

С.Н.: Что касается дисков "Морального кодекса", альбомов? Последний был "Зима", несколько я помню.

С.М.: Да, 2014 год, февраль.

С.Н.: Да. В общем, прошло уже довольно много времени. Я знаю, что вы недавно записали, сделали клип на свою песню с Гай Германикой.

С.М.: Да, "Фотоны". Это вообще новая концепция звучания нашей группы.

С.Н.: А когда Германика на нее вышла?

С.М.: Я, конечно. Потому что, во-первых, я старикашка, чтобы думать о молодежи, ну реально. Потому что нельзя нам оценивать друг друга, как уже тогда не надо было нам оценивать группу "Иванушки", она предназначалась… Я ее оцениваю как музыкант и как их друг, коллега – это хороший ансамбль, но как посыл это не для меня, это для школьников было сделано, конечно же, молодых людей. Подарить колечко там и прочее. И я позвонил Гай Германике, когда у нас эта песня появилась. Мне она очень нравится. Я знаю, что это будущее вообще наше, очень классная музыка.

С.Н.: А вы видели ее фильмы?

С.М.: Ну, естественно. Она, мне кажется, из существующих сегодня режиссеров меньше всех удалилась, так сказать, от молодежи и от реальности.

С.Н.: А правда ли, что речь идет о нашей зависимости от гаджетов, Интернета, от всех этих технологий? Вы сами ощущаете эту зависимость?

С.М.: Конечно.

С.Н.: Да?

С.М.: Да. Я вижу вокруг, да… Но сейчас нет, сейчас я себя уже отрегулировал. Я когда иду в ресторан, например, я не беру с собой телефон, в машине оставляю. На тренировку тоже никогда не беру.

С.Н.: То есть вы дозируете?

С.М.: Не то что дозирую, я просто абсолютно свободно себя стал чувствовать в этом смысле. Во-первых, они все отпечатывают ваши звонки – можно потом перезвонить в любое время. У человека должно быть время, когда он должен… Это очень отвлекает. Если вы сидите-работаете и занимаетесь чем-то, вы должны заниматься и работать, потому что мозг ограничен в своих возможностях.

С.Н.: Надо быть сконцентрированным на чем-то одном.

С.М.: Да. Это просто неправильно. Это зависимость.

С.Н.: А своих детей от этого ограждаете или нет?

С.М.: Стараюсь. Но, правда, вы знаете, это как бы скандальная история – вырывание Айпада из рук моего сына младшего, или у дочери там компьютер хлопнется, сериал очередной. С младшим у нас… Сейчас уже дочка выросла просто, большая уже девушка. А младший, как говорит известная педагог, воспитательница Гиппенрейтер: "Ребенок должен быть занят 25 часов, тогда из него может получиться нормальный человек". Он у нас занимается всем подряд. Музыкой обязательно, он это образование обязательно получит; будет он музыкантом, нет – это он сам решит, когда вырастет. Музыкальное образование нужно. Занимается плаванием, дзюдо, гимнастикой спортивной, футболом.

С.Н.: Так что особенно ему сидеть в этом Интернете нет?

С.М.: Нет. И поэтому мы спокойно ему даем всякие телефоны, еще что-то, он там 20 минут посидел, поиграл и все, пора.

С.Н.: Из таких художественных – не обязательно музыкальных художественных – впечатлений последнего времени что на вас произвело наибольшее впечатление?

С.М.: Из кино меня первый сезон "Шерлока" произвел, именно механически как сделано кино было. Фантастика, я был поражен. Сейчас уже мы привыкли к этому, поэтому ничего не могу сказать. Культурные шоки…

С.Н.: Были они?

С.М.: По-моему, были. Но столько просто всего происходит, действительно такое количество всякой информации.

С.Н.: Просто наша программа называется "Культурный обмен", и я хотел бы, чтобы наши зрители из ваших уст услышали что-то, что нельзя пропустить, что обязательно надо услышать, к чему надо обязательно как-то подключиться.

С.М.: Ой, мне кажется, надо все слушать постоянно и делать свои собственные выводы. Сходите в театр, посмотрите спектакль Константина Райкина "Человек из ресторана" – меня поразило качеством постановки.

С.Н.: А Костя играет?

С.М.: Да. Качество постановки. Помимо того, что он, конечно, актер… Можно ничего не говорить: он может нравиться, может не нравиться, но то, что он хороший актер – это абсолютно точно. И как поставлен спектакль... Я был еще в двух театрах до этого – не буду даже говорить, где – и качество, конечно, на порядок выше.

С.Н.: Из книг? – что вы сейчас читаете?

С.М.: Сейчас я читаю… Мне подарила Аня Журавлева… книжку – называется она "Sapiens". Я забыл, автор американец, по-моему, индусского происхождения или еще какого-то. "Sapiens. Краткая история человечества". Я очень-очень поп люблю читать. Я люблю очень Никонова Александра Петровича, особенно его злой сарказм. Мне нравится просто. И за это его как раз не любят: факты, которые он там приводит, конечно, очень интересные. Мне много чего нравится.

С.Н.: Вы Стрелец по знаку зодиака?

С.М.: Ну да.

С.Н.: Я просто хорошо знаю Стрельцов – у меня мама Стрелец, поэтому я знаю, что это всегда люди цели.

С.М.: Да.

С.Н.: Вот как вам кажется, ту цель, которую вы перед собой в юности ставили – вы достигли?

С.М.: Да, конечно. Я никогда не ставил перед собой просто никаких целей, у меня в голове ветер был всю жизнь. Я жил просто на каком-то просто интуитивном удовольствии от того, что я делаю. А удовольствие, как правило, приходит, когда ты видишь благодарность или реакцию людей на то, что ты делаешь, вот эту самую народную любовь. Она меня и сориентировала, собственно, как мне кажется. Потому что у меня, видите, с отцом не получилось, не было его, или он где-то был, но… Отчим у меня был очень приличный, приятный человек, он меня очень многому своим примером научил: идеально аккуратный всегда, то есть был по-мужски аккуратный, очень с юмором хорошим. Он немножко был похож на Сталина лицом – такой между Сталиным и Робертом Де Ниро.

С.Н.: Значительность такая.

С.М.: Да, у него такое лицо было. Он был бригадиром электриков, но когда он одевался, все считали, что он какой-то директор завода, патрульный начальник.

С.Н.: А вообще какое качество вы больше всего в людях цените?

С.М.: Доброжелательность прежде всего, конечно.

С.Н.: Вам ее не хватает в вашей жизни?

С.М.: Вокруг ее не хватает у людей. Люди не анализируют свои чувства зависти, его надо анализировать. Все эти гороскопы и прочая хрень дана для того, чтобы "да, я Стрелец, я такой вспыльчивый". Нет. Значит, в этом направлении ты должен себя притормозить.

С.Н.: Сдерживать.

С.М.: Конечно. То есть это же в наших же интересах. Это выгоднее – быть людям всем приятным и удобным. Это выгодно. Хорошо выглядеть – это выгодно, потому что ты своим внешним видом показываешь, как ты относишься к людям, когда ты выходишь, ну и к себе, соответственно. Потому что человек ведь больше, чем себя, никого не любит, правильно, в конце концов? И оттого, как человек относится к себе, с какой любовью он относится к своей коже… Как я иногда шучу, люди, которые хорошо кушают – я не люблю это слово, неграмотно – которые едят дорогую еду, должны быть хорошими людьми, потому что мы это то, что мы едим. Логично же, да? Если люди едят каждый день устрицы и черную икру, ананасы и прочее, они должны быть очень хорошими. Если они плохие, то огни не свою еду едят, вот еще в чем дело, понимаете.

С.Н.: Что бы сейчас могло больше всего обрадовать?

С.М.: Столько разных вещей… Ммм… Не могу выбрать – столько всего хочется, чтобы получилось. Что бы меня могло обрадовать…

С.Н.: На какую-то краткосрочную дистанцию, необязательно на годы вперед – вот сейчас.

С.М.: Чтобы у нас поменяли вот этот химический реагент на крошку на мраморную в Москве. Я думаю, что, во-первых, на этом заработать можно больше и интереснее, и польза будет. Потому что сейчас какая-то странная штука: я приехал на автостанцию, чтобы посмотреть электрику автомобиля. У меня запах паленой обводки трансформаторной, знаете? А мне говорит механик: "Знаешь, у меня та же самая история была, я тоже начал проверять, а это вот этот реагент падает на тормоза на горячие, горит и пахнет". И это плохо. Потому что я был в Петербурге, там улицы не чистят так, как в Москве, там перемещаться сложнее было, вот эти заносные дела… Потому что все правильно: сделали хорошо, посмотрели, что можно улучшить. Надо туда двигаться постоянно, конечно. Сергей Семенович Собянин на сегодняшний день, на мой взгляд, лучший из всех мэров, который был у нас в городе. Просто не все сразу. Нет, но вот представьте себе такую махину схватить, и все уши шепчут, понимаете, что "вот здесь хорошо, вот тут будет лучше". Постоянно и с парковками, со всеми этими историями все встанет на свои места.

С.Н.: Все уладится.

С.М.: Конечно. Все придет в норму. И то, что он это начал делать – это очень здорово же. Ну посмотрите, сейчас можно выйти и пешком приятно пройти по Москве. Ну если бы не этот реагент. Опять же, галоши появились – покупаем галоши, ходим в галошах. Кстати, у нас в русском языке даже нет другого названия подставки для обуви: если вот вы берете гарнитур, например…

С.Н.: И все-таки у вас есть своя какая-то формула счастья?

С.М.: Ой… Ну, конечно, надо не врать самому себе и постоянно загонять свою лень в угол, потому что она не дает нам вовремя встать, пойти, сделать первый шаг навстречу новому. Вот это вот сложно, на самом деле – на новое реагируют очень плохо. Наверное, меня бы порадовало именно это – если бы в наших людях появилось приятие всего нового, с радостью принимать новое. Как мы были в Советском Союзе воспитаны, собственно – смотреть в будущее, "человек – это звучит гордо". Действительно, в хорошем смысле слова. Это, в общем… На этих людях ведь и построен весь мир, они ведь и придумали все эти микросхемы, нанотехнологии, это все они.

С.Н.: Это был Сергей Мазаев в программе "Культурный обмен" на Общественном телевидении России. Я, Сергей Николаевич, прощаюсь с вами. Всего доброго, до свидания.

Ведущий: Сергей Николаевич

17 февраля 2017
ОТР