А потом случилось 13 июля 1985-го года...

Фрагмент книги Александра Ситковецкого "It's a Long Story"

Сразу после возвращения из Кишинева-Черкасс коллектив ушел на заслуженный летний отпуск. Разъехались кто-куда, я с семьей - на тихое озеро в эстонской деревне Эльва. Мы там были уже не в первый раз, в предыдущем году - с Гуткиными. На Эльве привлекало все - красивая нетронутая природа, комфортная провинциальная тишина, прекрасная экология, замечательные местные продуты, товары эстонской детской промышленности, недоступные в Москве (Сашке только исполнилось 2 годика)… Телефонов в домах и вообще связи не было в принципе, кроме единственного телефонного и телеграфного аппарата на одинокой почте поселка километрах в двух за озером… Но я был на машине и связь - по причине отпуска - особенно не требовалась. Мобильные или даже спутниковые телефоны там и тогда как-то не возникали даже в самом распаленном воображении.

Утром в пятницу 12-го июля спокойный эстонский почтальон принес телеграмму (те-ле-грам-му): “Срочно найди телефон, звони, важно. Феликс”. Я прыгнул в машину и помчался на почту, благо день был рабочий. “Саш, не очень понимаю, что происходит, все носятся, какой-то телемост с Англией или Америкой, толком никто не знает, но хотят только Автограф”. “Кто хочет?” “Они, по-моему, американцы. Надо быть готовыми играть в студии Останкино завтра в 12 дня”.

Завтра в 12 дня. Я стою в шортах и тапках на берегу эстонского озера ровно за тысячу (1000) километров от Москвы. Ребята были тоже где-то на отдыхе, но все - недалеко от столицы, а Юра Фишкин - в Москве, что, в общем, и решило дело. “Феликс, собирай всех, готовьте с Юрой аппарат в Останкино, я выезжаю в Москву.” Что-то меня дернуло, каким-то образом я понял, что надо действовать. Что двигало - не знаю, да и не важно теперь. Кинул бутерброды и термос в “шестёрку”, чмокнул сына и понёсся в Москву. Правую ногу с педали почти не снимал, ехал реально быстро, но не нарывался. Рано утром приехал на Беговую, принял душ, собрал 2 гитары (Les Paul и SG3000, поставил свежие струны, положил медиаторы и свежие батарейки для педалей). Позвонил Феликсу (домой, мобильных не было, представьте!) - “Саша, музыканты уже едут, аппарат на месте, настраивается”. 10 часов утра субботы 13-го - Первая Студия Останкино, превращенная в концертный зал, сцена, стоит наша аппаратура, сверкает мой самый оранжевый Orange, все вокруг бегают, суета. Подводят к кому-то: “Hi Sasha, I am Robert. Robert Dulrymple”. Американец, один из организаторов, отвечавших за живую трансляцию из Москвы. “Are you the band leader?” “Yes”. “How’s your English?” “OK”, говорю. “You’ll need to say a few words before you play”. Опять говорю “OK”, только потом понимаю, что “сказать несколько слов” надо будет на весь, блин, мир, а точнее на два с половиной миллиарда (арда!) человек!

Позволю себе цитату из Washington Post от 12 июля 1985 (выпуск накануне события) в вольном переводе:

“Завтрашний благотворительный концерт Лайв Эйд - самый большой концерт в истории: 63 суперзвезды рок-музыки выступят в двух городах мира, чтобы собрать десятки миллионов долларов помощи для голодающих в Африке.

Концерт настолько огромен, что даже оставшиеся члены The Beatles возможно воссоединятся с Джулианом Ленноном, сыном убитого битла Джона Леннона, для завершающих гранд-финалов - и на Джей-Эф-Кей стадионе в Филадельфии, и на лондонском стадионе Уэмбли. Сообщается, что Пол Маккартни, Ринго Старр и Джордж Харрисон репетировали в Лондоне вчера и сегодня для, возможно, первого совместного выступления с 1968-го года.

И, в качестве в чем-то “успешного переворота”, со слов Брайана Бедола из компании “Далримпл и Бедол Коммьюникейшнс” в Нью Йорке, ответственной за продакшн концерта из Москвы, советская хард-рок-группа Автограф выступит “вживую” из Москвы, что сделает её первой в истории группой советских рок-музыкантов, которую увидит теле-аудитория всего мира.”

Всего мира, my ass… (АС)

“Практически неизвестная в Америке, но довольно популярная в Советском Союзе группа, Автограф будет выступать в телевизионной студии в Москве перед примерно тысячью человек. В Филадельфии показ назначен на 10:58 утра, сразу после дуэта Фила Коллинза и Стинга, который будет транслироваться из Лондона.

Зрители концерта увидят группу на огромных видео-экранах, где техники попробуют применить разделяющий эффект, чтобы показать Автограф на одной стороне экрана, а американскую и британскую аудиторию, слушающую группу - на другой.”

Роберт спросил, что будем играть. Нужно было - две песни. Мы предложили выбрать из трех - Нам Нужен Мир (из Сюиты Век #20), Головокружение и SOS. Он попросил сыграть, пока настраивались камеры, и выбрал Головокружение и Мир.

Все готово к выступлению. Я, один, хожу в углу в кулисах, кусаю губы, твержу штампованные английские слова про мир-дружбу-рок… Волнуюсь, по-настоящему. Приходит Роберт: “Сорри, Саша, они (KGB) решили, что говорить будешь не ты.” Вопрос: “Кто?” Ответ: “Vladimir Pozner”. Не знаю, к лучшему или нет: Познер вышел, сказал пару положенных (и разрешенных по ситуации) фраз и четко нас опустил: “And now, Top of the Pops - Autograph!”. Самые-самые в Попе. В глубокой. Спасибо, Владимир Владимирович. Отштамповал навсегда. Хотя и выбора, в тот момент, наверное, не было. Ни у него, ни у нас.

Ясно, что наследие супер-успешной британской телепередачи 1960-70х “Top of the Pops” в свое время произвело неизгладимое впечатление на Познера, но, не слыша даже и ноты из репертуара представляемой им на весь мир советской рок-группы, объявлять нас Топ оф зе Попс? Соглашусь, что, возможно, у Познера был такой же форс-мажор, что и у нас, поэтому, об уже знаменитом на то время Автографе, он, в силу самых различных и важных причин, не имел ни малейшего понятия.

Как вышли на сцену, как отыграли - помню неважно, кроме одного яркого момента: напротив в студии был большой экран, на который в тот момент вывели картинку со стадиона Уэмбли в Лондоне. Арена забита под завязку - 90 тысяч человек, солнце, яркая и веселая толпа, на сцене техники выкатывают белый концертный рояль для Коллинза; и в этот момент на гигантских экранах справа и слева от сцены Уэмбли мы видим себя - Автограф - это включили изображение из Останкино.

Все, вроде бы, прошло нормально, за исключением короткого видео-сбоя в самом начале, когда под бодрые звуки нашего Головокружения всему миру демонстрировали упитанных чешских девушек в косынках и в платьях в горошек, собиравших черешню в саду. У дяди Вани, наверное… Но камеры быстро переключили на нашу сцену. Видя сейчас это выступление, понятно, что волновались мы здорово и выражалось это, в основном, в физическом tour de force Гуткина с его экстремальными героическими “па” на узкой сцене, сопровождавшимися свирепым выражением лица с вращающимися глазами, что удивительно смотрелось на фоне абсолютно невозмутимого “шланга” Макара…

Несколько лет назад, прочитав автобиографию Эрика Клэптона, я обратил внимание на его воспоминания о том концерте. Эти 2 страницы (в вольном переводе) стоят того, чтобы поместить их здесь, так как потрясающе хладнокровно, даже чуть отстраненно приоткрывают мир переживаний огромного музыканта перед выходом на ту же сцену, на которой, хоть и виртуально, Автограф присутствовал на несколько часов раньше.

Эрик Клэптон, Автобиография. Издательство Broadway Books, США 2007

“Большую часть 1985-го года я гастролировал в поддержку альбома Behind the Sun. В начале лета позвонил Пит Таунсенд и спросил, не откажусь ли я сыграть в благотворительном концерте, организуемом Бобом Гелдофом для сбора средств в пользу жертв голода в Эфиопии. Событие называлось Live Aid и должно было состоять из двух концертов, происходящих 13 июля одновременно в Лондоне и Филадельфии, и транслируемых “вживую” по ТВ на весь мир. В тот момент мы были в разгаре нашего тура по Северной Америке с двумя проданными концертами - в Лас Вегасе накануне и Денвере на следующий день, так что пришлось всерьез выкручиваться, чтобы найти выход. Я приказал промоутеру отменить шоу в Вегасе и перезвонил Питу, подтвердив наше участие. Слава Богу, мы были в хорошей форме и группа играла прекрасно, потому что, если бы мы только начинали тур, я бы не был так уверен, что соглашусь.

Приземлившись в Филадельфии накануне выступления, нельзя было не ощутить особенную атмосферу происходящего. Все вокруг просто гудело. С момента приземления можно было физически почувствовать музыку везде и всюду. Нас поселили в Four Seasons Hotel, каждая комната в котором была забита музыкантами. Филадельфия - это Город Музыки (Music City) и, как и большинство из нас, я не спал практически всю ночь перед концертом. Нервничая, я не мог заснуть. На сцену нам предстояло выйти лишь вечером, поэтому большую часть дня я провел, смотря по ТВ других выступающих артистов. Наверное, это была психологическая ошибка, так как зрелище всех этих замечательных музыкантов, полностью выкладывающихся на сцене, взвинтило мои нервы в сто раз больше, чем если бы это был обычный концерт. Мог ли я когда-нибудь сравниться с такими артистами, как Four Tops с их энергией и их фантастическим большим оркестром Motown?

К моменту выезда на стадион я уже был в таком нервном состоянии, что у меня буквально язык прилип к нёбу. Также, было чудовищно жарко и вся группа чувствовала слабость. Позднее, мы с Дак Данном признавались друг другу, что были на самом деле близки к обмороку. Тоннель, по которому нужно было дойти от костюмерной до сцены был забит службами безопасности, что нервировало уже само по себе. Ситуацию усугубило и то, что нам предоставили не те усилители, которые запросил мой техник, который из-за этого орал на всех благим матом в момент, когда мы подходили к сцене. Сказать, что вся группа была на грани нервного срыва было бы преуменьшением. К счастью, поднимаясь на сцену, я заметил в кулисах фигуру моего давнего наставника Ахмета Эртегана, который широко мне улыбался и обнадеживающе поднял большой палец в одобрении.

Начиналось все нехорошо. Когда я подошел к микрофону спеть первую строчку Empty Rooms, я получил сильный удар током по губам, что еще больше меня расстроило, так как означало, что все выступление мне придется стараться одновременно не касаться ртом микрофона, но в то же время держаться как можно ближе к нему, чтобы слышать себя, так как мониторы никуда не годились. Мы сыграли еще две песни - She’s Waiting и Layla и на этом все закончилось. На сцену вышел Фил Коллинз с Лед Зеппелин, за ними - Кросби, Стилс, Нэш & Янг. Я плохо помню, что происходило далее, кроме того, что меня опять вытащили на сцену в самом конце для участия в финале, где все пели We Are the World. Я думаю, что я просто был в состоянии шока.”

Конечно, если бы мы - Автограф - заранее, как Эрик, знали о масштабе события и составе участников, да еще могли смотреть и слушать выступления артистов, предшествующих нам - думаю, что тряслись и нервничали мы перед выходом на сцену значительно более серьезно. Даже несмотря на несравнимо меньшую дозу алкоголя в нашей коллективной крови, по сравнению с бедным Эриком на тот момент…

В отличие от более чем ста тысяч (100,000) по-летнему раздетых и беззаботных зрителей на стадионе Джона Кеннеди в Филадельфии, аудитория в Останкино состояла из нескольких сотен серых робото-подобных комитето-комсомольцев неизвестного пола, неловко двигавшихся в как бы танце (под тяжелый и медленный Нам Нужен Мир особенно впечатляло) и вздымавших руки над головой по жесту “Начальника Чукотки”, командовавшего процессом сбоку от сцены, вне досягаемости камер ТВ. И это было последнее, что нас волновало.

Сойдя со сцены мы быстро выяснили, где в Останкино можно посмотреть продолжение всемирного концерта, в котором мы только что сыграли вживую для половины населения Земли. На последнем этаже в малюсенькой аппаратной - одной из сотен комнат в коридоре Останкино - светился цветом единственный монитор Сони, на котором можно было тогда видеть весь 18-ти часовой концерт Live Aid for Africa Боба Гелдофа. Прямо со сцены, мокрые и еще немного задыхаясь, мы набились в ту аппаратную и с придыханием смотрели, как разворачивалось на весь мир то грандиозное действие, где с одной стороны экрана на сцену продолжали выходить самые большие музыканты планеты, а с другой на собранные в тот момент деньги уже грузились зерном корабли в портах Европы и Америки, отплывающие в Эфиопию… Потом был Джаггер с Боуи с Dancing In The Streets, Фил Коллинз, отыгравший сольный номер и дуэт со Стингом на Уэмбли, затем улетевший на Конкорде из Хитроу в Нью Йорк и в вертолете в Филадельфию, где сходу сел за барабаны вместо Джона Боннэма с Лед Зеппелин. И Пол Маккартни, у которого в финальном Let It Be на Уэмбли отключился микрофон и оба первых куплета спела за него многотысячная толпа на стадионе…

Никогда потом не было у меня большего чувства сопричастности к происходящему музыкальному действу. А про реальный результат помощи Африке - в долларах и тоннах продовольствия - я понял по-настоящему уже позднее, в Америке.

Немного разбавлю серьезность вышесказанного: когда завершился финал концерта в Англии, начался марафон на стадионе JFK в Филадельфии. И в первых же кадрах в эфире появилась пышная блондинка в толпе у сцены - на плечах своего мужчины и без лифчика. Как рассказывают, Боб Гелдоф, носившийся между сценой и костюмерными артистов, увидев это абсолютно вышел из себя: “Неужели они не понимают, что это именно то, что заставит русских нас убрать из эфира? Типичное дерьмо американских режиссеров! Вас смотрят голодающие люди из Африки и последнее, что они хотят видеть это сиськи хорошо откормленной американской девчонки!”

Несмотря на то, что в большой статье о Live Aid в Los Angeles Times в день концерта было написано “по словам Ричарда Люкенса, проводившего переговоры с Гостелерадио, Советский Союз согласился выпустить в эфир весь концерт длиною в день и даже внес свой вклад (через спутник) в виде своей лучшей рок-группы Автограф”, эфира в СССР, естественно, никогда и никакого не было. Была только та крошечная аппаратная наверху в Останкино с набившимися туда музыкантами и техниками…

13 июля 2020 года
специально для avtograf.com.ru